Морская Миледи

24.12.2013 22:182934

Морская Миледи

Лесовоз «Пятрас Цвирка» готовился идти на Кубу и перед выходом в рейс проводились мероприятия, в которые входило и проведение на судне общесудового собрания. Капитан поднялся и сказал:

- Сначала зайдём в Швецию, Гётеборг, сдадим металлолом, потом пойдём на Кубу. Отход завтра в 11.30 дня.

Маков взял на плечи кошку Мурку и, шутя, сказал ей:

- Когда придём в Швецию, то прогуляемся по берегу! Усекла?

Кошка что-то мяукнула, видимо, согласилась.

В Гётеборге, сойдя по парадному трапу с кошкой на плече, Марков опустил её на бетонный причал и сказал:

- Иди, гуляй!

Мурка сделала несколько шагов, повернула голову, глядя на Виктора, мяукнула - это означало: «Не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна!» и взлетела по трапу, попав в руки вахтенного матроса.

По Балтике и проливам шли спокойно. Ла-Манш тоже не беспокоил, и уже пройдя Канарские острова, капитан по судовой трансляции объявил:

- За борт ничего тяжёлого не бросать, кроме отходов камбуза. Боцману принять все меры к недопущению нарушений!

Почему, зачем, для чего такие предосторожности, никто на судне не понимал, но третий штурман, который до работы в Клайпеде служил на подводной лодке, сказал Маркову:

- Ты должен знать, если работал в УВСГ Северного флота…

- Я знаю! - перебил его Марков, - под нами будет идти подлодка, и мы шумом своего винта заглушим шум винтов атомохода!

- Ты прав! - ответил штурман, так будем идти до самых Багамских островов.

Холодная война, на которой зарабатывали миллиарды, вносила свои коррективы и для торговых судов. Лесовоз «Пятрас Цвирка находился в Атлантическом океане и шёл своим курсом, раскачиваясь с борта на борт градусов под двадцать.

Иногда через штормовые полупортики волны врывались на палубу и, взметнувшись фонтанными струями, ударившись в комингс трюма, с плеском растекались по палубе, стекаясь по ватервейсам в шпигаты за борт.

Пароход "Пятрас Цвирка"

Второй механик Марков Виктор Максимович сдал вахту третьему механику Виталию Воронцову, принял душ и, подкрепившись в судовой кают-компании бутербродами с колбасой и сыром, выпил стакан крепкого чая. С чувством хорошо исполненного долга зашёл в каюту по правому борту надстройки и прилёг «покемарить» на небольшой кожаный диванчик, но покатавшись с левого бока на правый, и наоборот, решил, сняв ботинки, отдыхать на койке с двумя по борту койки упорами, которые помогали при качке. Затем «расклинился» чемоданом и скатал роликом второй матрац, но теперь получалась качка наоборот. Голова бодала подушку, а ноги поднимались выше головы.

Койка крепилась под углом 90 градусов, но всё равно легче было находиться лёжа, и не обращая внимания на бушующую Атлантику, попробовать уснуть. Глаза уже слипались, когда вдруг он почувствовал лёгкое касание усов и влажного носика к шее слева и мягкий тёплый комочек, мурлыча свою кошачью песенку, иногда менял тональность, свернулся клубочком под ладонью Виктора, помогая ему, усыпляя бдительность, уснуть. Сквозь дрёму Виктор подумал, что Мурка в своём амплуа любимицы экипажа, но хозяин только он один и никто больше.

Судно шло к острову свободы Кубе и оставив по правому борту Бермудские острова, никто не заметил, что они вошли в этот знаменитый, овеянный легендами, мрачной мистикой и немного чертовщиной загадочный треугольник, основанный то ли нечистой силой (термина «чистая» сила не было), то ли пришельцами с Сириуса или Тау Кита, о которых Владимир Высоцкий пел: "…А может быть пришельцы не ели чёрный хлеб, но в их тщедушных тельцах могучий интеллект! И мозга у пришельцев килограмм примерно шесть, а у наших предков только челюсти и шерсть…"

Вторым рейсом на Кубу они пересекали хитрый треугольник, но его, как и полярный круг, никто и никогда не видел. По сводке Английского Ллойда каждый год гибнет 180 - 200 судов и если кто-то сделает оверкиль или сойдёт с ума от инфракрасного излучения, то ещё и не факт, что тут замешана колдовская сила!

Мурка всё таки убаюкала второго механика, но когда голова, миновав подушку, боднула переборку, сон улетел, а кошка начала «месить тесто», но только подушечками лапок, не выпуская когти. Поглаживая пушистую спинку кошки, его мысли плавно перетекали в историю появления Мурки на судне, когда она была «зачислена в экипаж» в полном согласии с командой.

В памяти возник Калининградский порт и глубокий вечер, когда эл. механик и начальник радиостанции Геннадий в лёгком подпитии зашли в каюту второго механика. Игорь держал за пазухой мокрое, дрожащее тельце чёрненького котёнка и безапелляционно заявил:

- Тебе, как старому животноводу от нас, меня и радиста, презент…

И торжественно заявил:

- Фор ю ауа презент - литл кэт, нэйм Мурлин, или Мурка!

Марков тут же выдал свой ответ на этот вежливый благородный поступок.

- Спасибо, май френдс… и спросил:

- Откуда у британцев такие рязанские морды? Доннер ветер, сакраменто, каррамба, ферфлюхтер, трент миль тоннерес, баки дес, и ещё три курата! Олл райт!

Гости браво ответили:

- А як же! - и вышли из каюты.

На Балтийских и Черноморских судах очень редко пахали моря четвероногие хвостатики, а на Дальневосточных судах сплошь и рядом держали собак и кошек, а для камбуза брали в рейс пару хрюшек. В долгих тяжёлых рейсах по бурному Охотскому и Японскому морям, по ураганному Тихому океану, животные, обладая, по общему мнению, своеобразным биополем, вносили своим присутствием свежую струю в надоевший судовой быт.

Очеловечивать животных не стоит, но прав был академик Павлов, говоря своим ассистентам, что все говорящие или говорившие о рефлексах доминирующих в собачьих телах забывают об их уме, интуиции, искренней привязанности к людям!

В памяти возник образ медвежонка Борьки, подаренного охотниками Камчатки экипажу парохода «Иван Сеченов». На нём Марков ходил в третьих механиках. Это был очередной трофейный металлолом, однако на воде держался и нормально перевозил всевозможное снабжение для рыбопромысловых судов. Это были плавбазы, краболовы, китобойная флотилия «Алеут» и так далее…

Медвежонок любил играться с моряками, но постепенно взрослел, и его игры становились уже не такими безопасными, как прежде. Крепкий, сильный, с мощными лапами, на которых торчали железные когти, он иногда так обнимал игравших с ним, что не вздохнуть, ни выдохнуть плохо получалось - он же был не дрессированным и в нём незаметно вырастал хищник.

Борька

Возиться с ним было всё рискованнее, и на общем собрании экипажа, после длительных препирательств по Борькиной судьбе, несмотря на упорное нежелание спорящих придти к какому-то общему решению, «вся капелла» загнала себя в тупой угол. Встал капитан Терехов Иван Дмитриевич и поднял ладонь. Все притихли.

- Я внимательно выслушал Ваши рассуждения и принял решение! Дальше держать на судне зверя нельзя. Он стал опасным! Сдать его на берег нет никакой возможности, мы в океане. Поверьте мне, я не зверь, медвежонок мне нравился так же, как и вам. Вы моряки и я доволен тем, что не услышал от Вас предложения выбросить его за борт! Уважающий себя моряк никогда не выбросит за борт любую живность, и мы вынуждены поступить так, как это ни тяжело, не самым гуманным образом. У меня по инвентарю числится карабин, он остался ещё после войны, я передал его старпому, который три года был вторым помощником капитана на зверобойной шхуне. Он меткий стрелок и я видел, как он стреляет. Боцману согласовать со старпомом все необходимые действия!

Приказы и распоряжения капитана не обсуждаются, и если мастер предлагает матросу прыгнуть за борт, то дело матросу только спросить с какого борта! Никто ещё никогда не видел такой тяжёлой и страшной картины, когда медведь с поднятыми передними лапами, с наброшенными на них огонами - враздрай, начал испуганно кричать…Не реветь, не рычать, а с мукой в голосе именно кричать, так, что все, кроме капитана, старпома и боцмана быстро разбежались по каютам и кубрикам. Закрыв глаза и заткнув уши, все ждали звука выстрела. Но не все даже услышали выстрел, после которого Борька перестал плакать…

На судне долгое время не было слышно шуток и даже матерщинники поутихли, а тишина давила невидимым прессом на совсем не такие уж закалённые души моряков. Пообедав, все в кают-компании и в столовой команды молча поднялись и без обычных шуток и подначек разошлись. На судне повисла мрачная тишина. Даже заскорузлые души бывших зеков, отсидевших в страшных лагерях, на золотых приисках и урановых рудниках свои сроки, однозначно реагировали на произошедшее с Борькой.

Все они были подавленны этой оправданной жестокостью, уже не говоря о других членах экипажа. Было такое ощущение и настроение у экипажа, как будто умер не чужой незнакомый, а ушёл из жизни хороший знакомый, с которым утром можно было поиграть, хотя и осторожно.

Старпом распорядился шкуру не снимать, мясо медведя на камбуз не передавать, хотя все сидели на тушёнке, так как не было рефустановки. Но надо отдать справедливость, что эта тушёнка была не хуже американской из поставок ЮНРА старикам, пострадавшим от войны.

Хоронили Борьку по морскому обычаю. Как бы то ни было, он был в составе команды судна и всё сделали так, как пелось в песне Утёсова - «Раскинулось море широко». Там привязывали покойнику к ноге колосник, «Иван Сеченов» ходил на угле и запасные колосники на судне имелись. Зашили медведя в брезент, боцман сбил две доски, на них положили Борьку и, приподняв доски, плавно, без рывка, опустили в воду кильватерного следа за кормой судна…

Он не был человеком, поэтому флаг на флагштоке не опускали, стоп машине не давали и координат места погребения в вахтенный судовой журнал не занесли. И не лукавя можно было сказать: «У всех лежала на душе…боль…». Экипаж был очень разношёрстным. Были бывшие зеки, отслужившие в армии солдаты, случайные люди, неизвестно по какому случаю попавшие на судно. Комсостав после мореходок, «комиссары» из бывших пожарных, шифровальщиков, которым предложили эту должность за их тяжкие «грехи» - пропагандировать прелести, достоинство и благородные цели идиотизма на государственном уровне именуемым социализмом.

В то непростое время, когда судили и давали пять лет за катушку ниток, цена которой была 20 копеек по пять лет отсидки. Всё это было и самое страшное, что людей, оболванивали и зомбировали пропагандой, которая, по словам дохлого Геббельса, чем громче и глупее была, тем лучше проникала в мозги аборигена.

Всё это было в далёком прошлом, а в настоящем была бортовая качка и Мурик спала подбоком, грея его своей аурой. Из «гадкого утёнка» она превратилась в элегантную даму. С белым декольте, белыми перчатками на передних лапках, абсолютно чёрной блестящей шубкой с изумрудно-жётыми круглыми глазами и с пышными усами.

Морская Миледи

При виде усов Виктор вспоминал шутку, когда корова, увидев усатого котика, сказала ему с насмешкой:

- Такой маленький, а уже с усами?

Котик ей ответил:

- Ты, дылда здоровая, а без лифчика ходишь!

Для нейтрализации блуждающих токов Мурке надели на шею красномедные колечки. Боцман, старый моряк, вредный, но в жизни добрый, с причёской типа «взрыв на макаронной фабрике», которую причёсывал два-три раза в неделю гребёнкой (которой чесали жеребёнка), подошёл к фальшборту.

Перегнувшись, над ним стоял Марков, следивший за струёй воды, которой прокачивали конденсатор охлаждения пара. Боцман похлопал его по плечу.

Тот обернулся к нему и спросил:

- Какого дьявола, Федотыч, меня отвлекают от моих обязанностей смотреть за отливом?

- Где твоя стерва Мурка устроила себе гальюн? Не могу понять только, как твоя кошка меня оставила в дураках, ни разу не попавшись мне на глаза, но если честно, хороша чертовка!

Чертовка снискала любовь всех членов команды судна своей милой обходительностью, чистоплотностью, во всех своих проявлениях кошачьих черт своего характера. Тем более, если её брали на руки и поглаживали шелковую шерстку, она начинала петь свои песенки. Она никогда не заходила на камбуз и пищеблок - это уже было на генном уровне!

Любой владелец кошки подтвердит, что хотя их держат дома, они не чувствуют себя обязанными людям. Новое исследование Токийского университета подтвердило, что кошки способны узнавать голос хозяина, но предпочитают его игнорировать. Услышав своё имя, кошки двигали головой и ушами, т. е реагировали на голос хозяина сильнее, чем на голоса неизвестных людей, но идти на зов отказывались во всех случаях! Причины равнодушного поведения кошек восходят к временам их одомашнивания. Исторически, в отличие от собак, при одомашнивании кошек не приучали повиноваться приказам человека.

На «Пятрасе Цвирке» экипаж стараниями кадровиков укомплектовали опытными специалистами, если сравнивать с Дальним Востоком, где техник-лейтенант рыбной промышленности Марков Виктор Максимович начинал свою «головокружительную» карьеру!

Это всё доставалось с проклятыми поколениями моряков, сменивших благородные, белопенные паруса на громоздкие паросиловые установки, которые дышали огнём топок котлов, перегретым паром до двухсот градусов, грязью угля и шлаковых отходов, где механизмы не имели картеров, как у дизелей. Смазка мотылёвых, головных подшипников - иначе крейцкопфов, всё наружу, всё в масле; со штоками смазанных цилиндровым маслом, которые шипя и стреляя мелкими горячими брызгами, дымилось на сверхнагретых, полированных, снующих вверх и вниз штоками поршней.

И всё горячее это хозяйство, особенно паровую машину, надо было ублажать вручную машинным маслом налитого в длинногорловые маслёнки. И не дай бог, если промахнёшься, и масло не попадёт на очередной подшипник и только вышибёт маслёнку из рук, а достать её из картеров не просто. А ведь бывали случаи, правда не часто, когда машинист, при сильной качке вдруг не успеет крепко удержаться руками за поручень ограждения… то! Все системы были с вечно протекающими фланцами, из которых падали капли кипятка, тяжёлые как гири.

В разрушенной в первой мировой войне Германии, с присущим только немцам тщательностью и аккуратностью строили суда исключительно с красномедными трубами забортной воды. На этих судах были свинцовые трубы фановой системы; изготавливали все металлоконструкции из высококачественной стали. И даже изведённые коррозией корпуса судов крепко держались за вложенное в них частички души тех, кто это строил и спускал на воду.

Они тонули при ураганах в двести тысяч лошадиных сил, разбивались на каменных грядах - рифов в Охотском море. Их выбрасывало на скалы, а потом списывали на «гвозди», так как за 25-30 лет всё это железо превращалось в труху, если не проходили каждые два года капитальный ремонт эти суда, изношенных от киля до клотиков.

Механикам, работавшим на этих пародиях на нормальный грузовой флот, надо было при жизни лепить бюсты из алебастра с гордо поднятыми подбородками и с огоньком в пустых глазницах.

И всё же этот металлолом приходил в свои порты - Владивосток, Корсаков, Петропавловск-Камчатский, чистые, умытые до блеска океанской волной, без шлюпок, вентиляторных раструбов над палубой смытыми за борт мисками, ложками и курятниками, сооружёнными столярами гуманитарных профессий. Но ведь приходили, приходили на радость начальников, иначе пришлось бы исписывать сотни листов бумаг, чтобы доказать свою невиновность в гибели 26-36 человек бывших на этих посудинах и даже родственники погибших не предъявляли претензий к работодателям.

Бог дал, Бог взял! Другого варианта просто не было! Иногда прошлое и страшное, и смешное выплывало неожиданно из глубин подсознания, но Марков старался не зацикливаться на этом.

В балласте приходили редко, а в основном с грузом консервов: китовых, крабовых с солёной горбушей и селёдкой в бочках и ящичного посола, но иногда с экзотическими грузами, оловянной рудой в бочках. Иногда суда приходили с тружениками многочисленных мелких рыбных заводов с голодными, зелёными от чёртовой качки лицами и работягами, возвращавшимися домой по окончанию лососевой путины на икру кетовую, кижуча, нерки, чавычи, горбуши.

Атлантика мягко качала судно на длинной пологой волне, видимо далеко на Норде вертелся штормяга. Виктора разбудили на вахту и Мурка, выгнув спинку горбом, спрыгнула с койки, потом села на диванчике и следила за ним, слегка поводя кончиком пушистого хвоста, с кокетливым белым пятнышком на кончике хвоста. Кошка вместе с ним вышла из каюты и зашла в кают-компанию, где все уже находились на своих местах. Ждали капитана, по английским меркам, второго после Господа Бога.

Пришёл капитан, сел в своё персональное кресло. На это кресло никто и никогда не присаживался, даже на короткое время, а с другого конца стола сидел «комиссар»; штурмана и радист на диване, старший механик, второй и третий механики сидели на своих персональных стульях. На столе стояли корзиночки с хлебом, солонки, салфетки в стаканчике и гарсонша Оксана раскладывала приборы и тарелки на мокрой скатерти, чтобы они не ездили по столу во время качки! Фаянсовая супница ещё не стояла на столе.

Мурка легко прыгнула на колени комиссару или так называемому первому помощнику капитана и держа хвост как лемур вертикально, легонько провела хвостом по его «гоголевскому» носу. Пока комиссар соображал, что к чему, Мурка уже сидела у начальника радиостанции, и не успел радист её погладить, как она уже была на коленях старпома, всё так же держа вертикально пушистый хвост, а потом перепрыгнула на колени капитана.

Тот успел отвести кошачий хвост в сторону и кошка, обиженная такой явной необходительностью капитана, спрыгнула на палубу и с гордо торчащими усами вышла из кают - компании. Это был её ежедневный обход комсостава и только перед обедом. Механиков, в том числе и Маркова она почему - то игнорировала, видимо ей не нравился запах машинного масла исходившего от них. В этом «дефиле» врачиху Людочку она тоже не жаловала, так как от неё пахло духами «Красная Москва». Для чего, зачем именно в таком «ключе» она это делала, не зная «кошачьего» языка никто и понятия не имел. Приходила и всё!

В каюте у Маркова она спала в фаянсовой раковине умывальника, и второй механик тоже не знал почему, но она выглядела в ней очень фотогенично! Чёрное на белом! Кошки вообще по своей сути существа неординарные, загадочные и гордые в своём одиночестве, а к человеку приходят для энергоподзарядки, забирая у него негативную энергию и этим успокаивая его.

Никто и никогда не видел кошачьих стай, и встречаются кошки только по особо важным делам. Собаки, умные животные и рады бы поиграть с кошкой, но эти попытки обычно заканчиваются дракой! Вдали, по носу, уже синели берега Кубы, а справа по борту в нейтральных водах лежал в дрейфе американский фрегат, утыканный антеннами, пеленгаторами, усами антенн и был похож на ежа с поднятыми иголками. Он вёл радиоразведку и наблюдение за приходящими на Кубу судами и с помощью радиобуев слушал все звуки, возникающие в мрачных глубинах Атлантики, выслеживая советские субмарины, ошивающиеся у берегов США, так же, как и их субмарины контролировали берега СССР в Ледовитом океане.

Атлантика хорошо покачала пароход при пересечении океана, но Мурка не укачивалась. Кстати так же не подвержены качке собаки и свиньи. Но интересно, как перевозили в Америку своих лошадей переселенцы из Европы. Лошадей нельзя перевозить в трюмах. Умные животные, в темноте, на качающейся палубе деревянных судов, не понимая, что происходит, иногда сходили с ума!

На Дальнем Востоке лошадей перевозили в примитивных стойлах, но на верхней палубе, возле юта, кормы и при качке не было сил смотреть, как страдали, даже плакали эти чудесные творения природы. Видимо, с тех давних времён и пошло выражение - сумасшедшая лошадь!

При перелётах через океан птичьи стаи садились на мачты судов отдохнуть от непрерывных полётов. Вот тут - то у кошки начинался нервный стресс. В ней просыпался хищник, каким она была от своей природы. Подобраться к птицам она не могла, высоко по скоб-трапам кошки не лазают, а какого вида эти птицы были, Виктор, не будучи орнитологом, не знал. После посещения гостей боцману приходилось мыть судовые конструкции и палубу от помёта.

Мурке было плевать, кто это сидит на мачте, но в пустой надежде, а вдруг какая-то из птичек сядет на трюм, она на животе ползла к мачтам, чтобы не спугнуть добычу и затем, скорбно взглянув на крылатый корм, понимала, что охоты не будет… Она в состоянии меланхолии приходила в каюту, свой дом и подобрав лапы и хвост ложилась спать в раковину умывальника.

Ей, наверное, снилась «счастливая охота» - как говорил герой Киплинга Маугли. Кошки могут плавать, но вода для них как говорят «западло», но к удивлению моряков Мурка нашла способ, как добиться «счастливой охоты» в совершенно неожиданных её поступках.

Птицы улетали, она переставала нервничать и переходила к совсем другим приёмам охоты, редко промахиваясь, она обеспечивала себе обед благодаря океану! Океан иногда бывает спокойным, тихим, гладким, ветер еле шевелит флаг на кормовом флагштоке, волны длинные, пологие и серо - зелёные, не штормовые, а мягко переходящие в цвет аквамарина, волна усеяна солнечными зайчиками, иногда слегка взбухает зеркальными солнечными проблесками.

Волны плавно раскачивали судно и время от времени какая - нибудь беспокойная волна с плеском захлёстывала в штормовой полупортик, но не разбивалась о комингс трюма на фонтаны пенных потоков, а растекалась по палубе, иногда выплёскивая летучих рыбок.

Летучие рыбки, размером не более сардинок, на крылышках плавников пролетают над водой до 15 - 20 метров спасаясь от тунцов и дельфинов. Отталкиваясь хвостом от поверхности воды, они взлетают, спасаясь от хищников, охотящихся за ними, и потом снова ныряют в воду, где попадают в пасти хищников.

Иногда с волной на палубу попадали летучие рыбки и Мурка, брезгливо поднимая лапки от водяных брызг, вдруг, увидев на палубе бьющуюся рыбку, бросалась в воду и с рыбкой в зубах выпрыгивала на трюм! Вся её элегантность, аристократизм манер исчезали, а моряки, отойдя в сторонку, с грустью наблюдали, как проснувшийся в кошке хищник, на генном уровне, ловит кайф, поедая кошачье лакомство - рыбку!

Летучая рыбка

У комингса камбуза она появлялась утром, затем весь световой день охотилась, а вечером главному животноводу второму механику Маркову приходилось отмывать это кошачье чудо от морской соли.

Вылизывать свою шубку она видимо брезговала и в любимом её логове, фаянсовой раковине, Марков отмывал её от соли. Она стояла смирно, понимала, что после охоты в волнах океана выглядела довольно смешно и нелепо. Вся шёрстка торчала иголками ежика, и вид у неё был отвратный.

А врождённый аристократизм таился в глубинах то ли сознания, то ли в поджелудочной железе… Т. е. она была не дворянка, а Миледи!

Подходили к Кубе и пересекли этот загадочный, страшный, наполненный злом и недобрый по своей сути многоугольник Бермуд и снова можно бросать за борт всё, что было разрешено. Боцман был старый мореход и если держал что-то на палубе, то основательно закрепленным.

Зашли с лоцманом в залив порта Гавана, оставив слева по борту старинный испанский форт, под бойницами которого можно было прочитать надпись - призыв чёткими чёрными буквами: Patria o muerte - Родина или смерть! Под самым фортом стоял ржавый греческий пароход, типа Либерти, ошвартованный к причалу. Знакомы были его обводы, мачты, компактная рубка, две площадки на корме и баке, для установки пулемётов, которые в мирное время служили кладовками для судового снабжения и разной боцманской мелочи.

Легли в дрейф посередине залива, лоцман распорядился стать на якорь, и тяжёлый чугунный якорь пошёл на дно, вспахивая широкими лапами мутные глубины. Первое впечатление о порте складывалось негативное, кранов не было видно и все грузовые операции по выгрузке судов производились судовыми средствами, что, естественно, увеличивало сроки стоянки судов в порту.

Крепость у входа в порт Гавана

По покрытой нефтяными пятнами воде бухты иногда вскипали мелкие частые волны - это большие спинные горбы каких - то рыбин разводили мелкую волну. Все стоявшие в бухте суда или на якорях, или уже пришвартованные к причалам, по ночам откачивали воду из льял машинного и котельного отделений, трюмов, из гальюнов, камбуза и других отсеков.

Жестокое раскалённое солнце жарило изо всех своих сил, поддерживая температуру под 35 - 38 градусов Цельсия при 100 процентах влажности. В каютах дышать было нечем, вентиляторы только месили горячий воздух, окрашенные чернью борта поглощали тепло и, не отдавая его в воздух, грели внутренности судна.

По палубе можно было ходить только в туфлях на кожаной подошве, но в основном носили деревянные колодки собственного изготовления. В машинном отделении, внизу у машинного телеграфа было до +45 градусов Цельсия, а на ходу судна температура доходила до + 55 градусов Цельсия. На теплоходах было немного легче, а у пароходов большинство трубопроводов подводили пар к многочисленным судовым механизмам и, несмотря на изоляцию, нагревались до + 80 градусов Цельсия.

В котлах держали давление пара 16 атмосфер при перегреве до +180 градусов. Мурка держалась молодцом, кошки как-то легче переносят жару, чем люди и собаки. Два вентилятора в каюте месили горячий воздух, и спать можно было при одном условии: один вентилятор направлял воздух на лицо, а второй гнал воздух на раковину мойки, в которой спала кошка.

Она нашла твёрдое, но удобное место для отдыха, а когда приходили гости к Виктору, тот ссаживал её на палубу, так как она была грелкой, а это уже было не комфортно. Пять, шесть раз в сутки с небес извергались потоки воды, которые только шизик мог назвать дождём. Через десять-пятнадцать минут дождь заканчивался, и под наглым Солнцем всё начинало испаряться.

Улицы Гаваны

Никто на эти выкрутасы двадцатого градуса северной широты не жаловался, сами согласились на эти неприятности и «кранты» ребята!

Валюты на Кубе не светило, да и купить было нечего, кроме кока-колы, ибо социализм, как общество, без карточной системы процветать не мог. Маркову всё это было знакомо, и он такой бедности не удивлялся.

Мастер вернулся на ланч портовым катером с берега после решения вопросов по выгрузке кокса. Он прибыл с большим, рыжим кожаным портфелем и для него был спущен парадный трап. С ним на берег ездила врач, милая женщина, лет под сорок, у неё были свои вопросы.

Капитан, даже не заходя в свою каюту, подошёл к Маркову и сказал:

- Я привёз жениха для Мурки, он в моём атташе - кейсе.

Мгновенно по судну пронеслась новость, что капитан привёз Мурке жениха. В проходе надстройки по правому борту собрались свободные от вахт и работ моряки. Дверь каюты второго механика была приоткрыта. Вынув из портфеля большого кота в серых и чёрных пятнах, худого, как велосипед, капитан сказал Виктору:

- Зови сердечную! Пусть выходит на свидание!

- Мурка, Мурик, иди сюда, - позвал её Марков.

Дверь открылась шире и в проход не вышла, а выплыла Мурка, и лучик солнца через открытый иллюминатор засеребрился искорками на чёрной великолепной шубке судовой леди! Кота поставили на палубу, он поджал лапы и, припав всем телом к тёплому покрытию, испуганно озирался. Народа было много, но все молчали!

Мурка подошла к жениху и начала его рассматривать, а тот начал шипеть и пугать леди. Она просто проигнорировала котяру, но всё же повернулась и изящной лапкой провела по его усатой морде. Кот зашипел ещё громче! Мурка отвернулась, и по её мордочке было видно, что котяра не в её вкусе!

Кто-то из моряков отреагировал на эту сценку и громко предложил покормить жениха. Все единодушно согласились, принесли ему молока в мисочке и положили рядом кусочки мяса, а потом удалились, чтобы кот мог подкрепиться без свидетелей. Кот оголодал в социалистическом кубинском раю, а тут вдруг попал в социализм с человеческим лицом на советском судне.

Три дня котяра жрал с эффектом бетономешалки и, по общему мнению, экипажа его в конце четвёртых суток списали на берег, без «выходного пособия». Своих сексуальных устремлений и интереса к Мурке кот так и не проявил, а кошка была ещё слишком молода для любовных утех, и видно ей этот иностранец не пришёлся по вкусу.

Кокс выгрузили. Пароход и трюма скатили кипятком из инжектора и без особого сожаления покинули этот своеобразный город, в котором смешались все стили: испанского ампира, рококо, романского, европейского и американского. Гавана напомнила Маркову послевоенные города СССР.

Правда в центре Гаваны стояли построенные американцами современные здания, по улицам ездили поношенные Кадиллаки, Линкольны и Форды с разбитыми, но отремонтированными капотами, дверцами и закрашенными и законопаченными дырами, а вместо стёкол красовались фанерки!

Бухта Гаваны, в обрамлении сопок, двух сахарных заводов, сбрасывающих в бухту свои вонючие отходы, без ветерка, безжалостное солнце и весь этот набор экологического разбоя энтузиазма у экипажа не вызывал.

Бухта в порту Гавана

Матрос Николай сумел выменять у какого-то кубинца попугая, отдав за него старые антикварные часы «Победа». Попугай был довольно крупный, в сером оперении и Николая убедили, что попугай говорящий.

Верно, попугай кричал «Каррамба» и, цепляясь клювом за прутья клетки, помогая себе когтистыми лапками, ползал по клетке то вверх, то вниз. Клетка была метровой высоты, диаметром около 350 мм и стояла на кормовой палубе, на бухте манильского каната. Рядом кто - то сидел на чём придётся, кто - то стоял и все обменивались своими соображениями по попугаю, а этот непоседа всё время лазал по клетке и выкрикивал свою «Каррамбу».

Его несколько дней учили русскому языку, но видимо те, кто учил, не обладали степенью птичьего логопеда и эти уроки для птицы были неинтересны. Марков принёс Мурку на полуют и посадил рядом с клеткой. Чёртова птица посмотрела на кошку, мирно сидевшую на канатах, и та ей не понравилась. Повернув хохлатую голову, и не спуская с Мурки жёлтых круглых глаз, попугай начал громко ругаться и кричать своим скрипучим голосом «Каррамба».

Серый попугай

Мурка была настороже. Кончик хвоста это показывал и резко, на глазах удивлённых моряков, она превратилась из домашней мурлыки в грозного хищника. Игнорируя птичий мат, Мурка начала ходить вокруг клетки мягко и бесшумно, то выдвигая, то пряча в бархате подушечек лапок свои острые когти.

Она что-то говорила птице с умильной мордочкой, незаметно пытаясь просунуть когтистую лапку в клетку, но ячея клетки была довольно мелкой и знакомства не получалось! Попугай пытался её клюнуть, но у кошек отличная реакция на опасность и попугай от злости начал уже не скрипучим, а гортанным голосом орать своё испанское ругательство.

Марков забрал Мурку и унёс её в каюту, оставив орущего попугая и смеющихся моряков, получивших хорошую разрядку от этой картинки. Как магнит притягивал к себе металл, так притягивал Мурку и этот попугай-иностранец, в отличие от бесславно проштрафившегося кота в Гаване. Естественно, тут был только один интерес хищника к добыче и только!

Днём кошка отиралась возле клетки, а ночевать приходила в свою раковину. Мурка по-прежнему стояла на вахте у клетки с попугаем, но внаглую уже не пыталась просунуть в клетку свою лапку. Однажды хитрая птица, выждав момент потери кошкой бдительности, клюнула её в лапку, и с тех пор Мурка зауважала отважную птицу.

Судно шло на зюйд-вест по спокойному, на удивление, океану, а вдали, на горизонте синели далёкие берега чудесного острова Кубы. Взяв 500 тонн никелевой руды, которую для погрузки доставляли плашкоутами в коралловую лагуну Пуанте - Горде, и на это ушло почти две недели. Когда стояли в лагуне, касатки загнали туда громадную стаю небольших синих рыбок. Их ловили вёдрами, обычными и пожарными, закрепив линями на деревянных ручках. В азарте натаскали до ста кг,
а в морозилку рефрижераторной камеры входило не больше двадцати.

Стая летучих рыбок

Так вот эту рыбку варили, жарили, и пароход стал похож на цех рыбного завода - везде тянулись провода, всевозможные концы и шнурки, на которые можно было повесить вялиться эту рыбку!

Пять тысяч тонн никелевой руды, заполнив все четыре трюма, повезли в Польшу, в порт Гдыня. Семнадцать суток перехода через Атлантику лёгкой прогулкой не назовёшь.

Ветер был 5 - 6 баллов, но волна была неправильной. Высокая и пологая, она видимо возникала по причине погодной кухни, где сороковые «ревущие» и «грозные» пятидесятые широты, раскручивали девяти - десятибалльные шторма. Пароход был похож на качели, с небольшим временным периодом и действительно стремительная качка была бортовой и кошка быстро перебазировалась на койку. Лежать в раковине она уже не желала, так как вылетала из неё, но чисто по - кошачьи, сделав в воздухе небольшой кульбит, она потом припалубливалась на все свои четыре лапы.

На палубе счастливой охоты уже не получалось, слишком могучие волны таранили борта судна и, конечно, летуче рыбки ушли в глубину. В обед Мурка появилась в кают-компании и сделала свой обычный традиционный обход. Капитан взял кошку за шиворот, поднял и что-то сказал на ухо, затем опустил на палубу и она, даже не оглянувшись, вышла, держа хвост трубой! После обеда капитан позвал к себе в каюту второго механика и сказал:

- Надо Мурку наказать!

- За что и как? - спросил Виктор.

- Она сегодня хулиганила. Мне подарили на Кубе саженец пальмы в деревянном горшке, в котором была земля. Так эта стерва почуяла среди этого проклятого железа землю. Выхожу из каюты, а она роет землю, как экскаватор, во все стороны грунт летит. Смотрю, а у неё на морде прямо написано какой это кайф закапывать свои «дела» в землю! Дал ей легонько ремешка, убежала! Боцман сделает крышку на этот горшок, а ты пока подержи её в каюте. Попугая она не достанет, а саженец может погибнуть! Усёк?

- Какой вопрос! Постараемся! Её, конечно, понять можно, но ящик с пожарным песком открывать нельзя, закрою в каюте.

Судно прошло Бискайский залив, на удивление мирный Ла-Манш и вошло в Северное море, а там, через проливы в Балтику и ошвартовалось в порту Гдыня. Открыли трюма и начали выгрузку. Выгрузили руду в Гдыне, готовились к отходу в Клайпеду, брать топливо, воду и снабжение. У Виктора была суточная стояночная вахта, и он отпустил своих младших механиков. Они были местные, потом отдадут вахты.

Вечером Маркова позвал капитан к себе в каюту. Марков постучал и, получив разрешение, зашёл в каюту, присел на предложенное кресло.

- Виктор, подари мне Мурку, у меня дома ей будет лучше. Земля не железо.

Блуждающие токи, электромагнитное излучение для кошек не желательно. Приходилось мне видеть, как животные медленно погибали от всего этого и думаю, что ты ей не враг. Пожалей Мурку! К ним привыкаешь, поэтому трудно расставаться. Пойдём из Клайпеды в Роттердам, возьмём кварцевый песок на Италию, а там как получится…Как решишь, так и будет!

- Добро! - ответил Виктор, - приду через пару минут!

Марков спустился вниз, зашёл в свою каюту, взял Мурку из раковины на руки, погладил и сказал, чтобы она не обижалась на него, так будет лучше. Поднялся наверх, зашёл к капитану и передал ему Мурку. Кошка не возражала, она привыкла к рукам членов экипажа и тихо замурлыкала. Марков и Мурка посмотрели друг на друга и расстались.

С тяжёлым сердцем Виктор уходил от своего любимого животного, но предложение капитана было благом для Мурки. Чего только не сделаешь для любимой кошки, даже согласишься на вечную разлуку. Больше они никогда не встречались!

Анатолий Акулов

Комментарии

1***29.12.2013 21:11
Как бы в продолжение Вашего рассказа. Пусть у Виктора появится вот такое чудо.
Ответить
2Анатолий Акулов27.02.2014 13:30
Да, такие друзья часто сопровождали моряков и согревали их души!Ну, а верности, так необходимой в морской жизни, эти милые животные всегда отличались от людей в лучшую сторону!
Ответить

Добавить комментарий

92082 66539 23055