Безумству храбрых поём мы песню!

21.01.2017 21:361700

Поёт пассат, как флейта, в такелаже,
Гудит, как контрабас, в надутых парусах.
И облаков янтарные плюмажи
Мелькают по Луне и тают в небесах.
Чуть-чуть кренясь, скользит, как приведенье,
Красавец клипер, залитый Луной.
И взрезанных пучин сварливое шипенье,
Смирясь, сливается с ночною тишиной.
Вертится лаг, считая жадно мили,
Под скрытой в тьме рукой слегка скрипит штурвал.
Чу!. Мелодично склянки прозвонили,
И голос с бака что-то прокричал.
Но это сон. Волны веселой пену
Давным-давно не режут клипера,
И парусам давно несут на смену
Дым тысяч труб солёные ветра.
Так отчего ж, забывшись сном в каюте,
Под шум поршней и мерный стук винта,
Я вижу вновь себя среди снастей на юте,
И к милым парусам несёт меня мечта.

Д. ЛУХМАНОВ

Смысл жизни судна - это движение, а каждое судно начинается с имени. Поэтому, когда вспоминал, что имя моего бывшего судна было «Надежда», всегда становилось как-то теплее и радостнее на сердце. У автомобилей, самолётов или ракет нет имён, только клички или номера.

В странах, которые мы посещали, бронзовые и каменные монументы мертвы, как бы величественны и прекрасны они ни были. Только у кораблей есть имена, только корабли могут быть живыми памятниками с именами любимых женщин, великих мореплавателей, синонимами человеческих характеров и страстей: Надежда, Мечта, Слава, Победа, Удача, Смелость, Бесстрашие. Много разных имён несли корабли на своих бортах, тем они и запомнились человечеству и поминаемы людьми в своих молитвах Господу Богу в церквях или в тесных каютах, где имя Господа бога олицетворяют иконки Николая Чудотворца или других святых.

Многие моряки с некоторых пор возят с собой иконки святых и через них как - бы осуществляют свою связь с Родиной, с семьями, с любимыми, оставшимися далеко за пределами стальных бортов кораблей! Каждый нормально мыслящий моряк понимает, что все проблемы: поломки, пожары, разливы топлива, обесточки корабля на ходу, жестокие шторма, бури, циклоны - всё оставляет свой след: кому на сердце, кому на памяти, кому добавляет седины в волосах, кому морщин на лице, но никогда это не проходит бесследно! Никогда!
Это плата за походы в увольнения, покупки сувениров, дегустации разных сортов пива и прекрасных вин, морских деликатесов, за переживания во время ураганов и штормов, за то, что имели возможность увидеть прекрасные города и страны, посещать те места, которые считаются Раем на Земле - всё то, чем тяжела и прекрасна жизнь моряка!
Но всё взаимно в этом мире! И, как говорил один поэт:
« И буду стареть понемногу и, может быть, скоро пойму, что только в покорности Богу и кроется вызов ему»…
Один мой старый приятель всегда просил меня рассказать ему какой-нибудь интересный случай из моей морской практики. Меня не приходилось долго упрашивать. Конечно, было, что рассказать, но будет ли это интересно читателям, сомневаюсь, так как повседневный труд моряков торгового флота неинтересен, скучен и монотонен. Естественно, случаются разные случаи в море и тогда нужно тему развивать дальше, придумывать диалоги, обставлять сюжет и добавлять действующих лиц, в некоторых случаях фантазировать. Это не всегда просто, а хочется, чтобы рассказ увлекал читателя…

Вот один из этих незабываемых случаев на контейнеровозе «Надежда». Мы вошли в Бискайский залив, поверхность залива стала суровой, с небом, покрытым лохматыми тёмными тучами без проблесков солнца, свинцовая вода даже на вид казалась тяжёлой и неприветливой. Бискайский залив в зимнее время редко балует моряков хорошими погодами, а в этот переход он словно «озверел»! Начался очень сильный шторм, до десяти баллов.

Судно пустое, в танках балласт и грозные морские волны словно проверяли корпус судна на прочность. С сильнейшим грохотом они набрасывались на носовую часть судна, пытаясь утопить его глубже и глубже. Когда нос судна выныривал из кипящего водяного ада, волны снова и снова набрасывались на него с удвоенной яростью… Ветер дул прямо в носовую часть судна, и волны достигали высоты пятиэтажного дома. Винт судна оголялся, и обороты Главного двигателя резко увеличивались до критических, а когда винт погружался в воду, двигатель натужно пытался удерживать минимальные обороты. Я сидел в центральном посте управления судна, и вместе с Главным двигателем то увеличивалась, то уменьшалась частота биения моего сердца. Мне было действительно страшно, так как несколько раз так забросило на волну, что Главный двигатель почти остановился, но потом передумал, и снова начало биться железное сердце корабля, подарив мне надежду, что всё закончится благополучно, что жизнь ещё не окончена, что самое лучшее ещё впереди! Так оно и случилось, но много, много позже…

Держаться против волнения было гибельным...

Мутно-белые мокрые языки облизывали комингсы трюмов, сливаясь с глухим плеском в полупортики фальшборта. Ветер лихо насвистывал в снастях свою незамысловатую озорную песенку, что-то бормоча, как будто ругаясь, в широких раструбах вентиляторов. Мне пришлось выйти на кормовую палубу, но нормально передвигаться было невозможно.

Всё вокруг было в водяной мгле, свист ветра врывался в уши неистовым рёвом, а когда мы пытались говорить друг с другом, то видели только, как открываются, закрываются рты и перекошенные, напряжённые мокрые лица с тревожно прищуренными глазами. Низкая облачность, в рваных клочьях облаков, серых и грязно-белых, давила на поверхность волн, и они, злясь, вскипали серо-зелёными верхушками, иногда просвечивали изумрудной зеленью, водяная пена начала слаться под порывами ветра. Исполинские горообразные волны с бешено крутящимися коронами гребней таранили судно, которое стонало под их беспощадными ударами.

«Надежда» рыскнула влево. Многотонный солёный горб, внезапно вынырнув из-под кормы, обрушился на полуют. Кормовые каюты были залиты водой.
Небольшую рабочую шлюпку мгновенно смыло за борт. Показавшись пару раз, она навеки исчезла среди пенных громад. Грузно осела корма.
Вольно загуляли по палубе пенные водовороты, вылизывая её до блеска.

Нос «Надежды» задрался вверх и разрубил форштевнем вершину волны, которая окутала его туманом брызг. Встречная волна и ураганный ветер сделали своё чёрное дело. Судно потеряло ход. «Надежду» тащило лагом куда-то на зюйд-вест. Волны высотой в пятиэтажный дом яростно набросились на беззащитное судно. С треском ломались реллинги полубака.

Безумству храбрых поём мы песню!

Стремительно раскачиваясь с борта на борт, тяжело оседая кормой, принимая на палубу десятки тонн клокочущей воды, брела «Надежда» по одичавшему от шторма морю. Наткнувшись на крутой, свинцово отсвечивающий вал, судно вздрагивало всем корпусом, медленно вползало на вершину волны и, кренясь и содрогаясь, проваливалось вниз, окутываясь облаком тяжёлых, солёных брызг…Басовый рёв шторма смял, скомкал, стёр все остальные звуки. Лишь одна глубокая низкая нота звучала над бескрайним солёным простором. В ней была грозная сила слепой и бездушной стихии, исступлённым шаманным танцем крутившейся в экстазе свирепой безнаказанности. Контейнеровоз волны бросали, как щепку. Когда высокий полубак «Надежды» врезался в волну, высоко вверх взлетали фонтаны брызг и зеленовато-пенный вал катился до самой надстройки, разбиваясь об её стальную грудь мелкими брызгами. Из полупортиков потоками лилась вода.
Когда волной подбрасывало корму, наполовину обнажался винт, бешено размалывая зелёное стекло воды в водяную пыль.
Бледный, немощный рассвет вставал над бушующим Бискайским заливом, окрашивая всё в серые холодные тона. Всё так же нескончаемой чередой неслись свинцовые горбы тяжёлых валов, жадно хватая мягкими ледяными пастями ныряющую уткой «Надежду». И, как будто давясь ржавой сталью корпуса, выплёвывали его обратно.

Принимая волну на себя...

Ветры Эолы и Бореи стали гладить волны «против шерсти», которым это наверняка не нравилось, и они начинали расти ввысь и в длину тоже, на серо-зелёных верхушках начали возникать и крутиться белые гребни. Они короновали все волны подряд, но ветер усиливался и пытался снести белые короны, а волны стелились беленькими полотенцами над седым от морской пены морем… Корпус контейнеровоза, грудью встречая их, стонал и кряхтел, переваливаясь через волны, то замирая, то вновь оживая, дрожал мелкой дрожью, но продолжал движение вперёд.

Мы только с тоской всматривались в водяную мглу, ожидая увидеть проблески светлого неба, и, если повезёт, то уловить и солнечные лучи. Тёплый солнечный оттенок, тронув лёгкой кисточкой, подрумянил кое-где облака. Пробив их тонким сияющим лучиком, солнце расширило брешь в ватном хаосе туч, и сноп света хлынул на коронованные белые верхушки волн. Бледно-серый столб дыма, выходя из дымовой трубы, ложился на воду, оставляя рваные грязно-пепельные клочки на синем атласе моря.

Иногда короткая волна ловко выпрыгивала из правой или левой скулы и неслась по палубе вдоль фальшборта и выливалась из полупортиков фальшборта или через палубные шпигаты! Многое зависит от капитана, который может и сбавить ход, и идти по волне, и принять удобный курс для того, чтобы уменьшить сопротивление волнам. Я работал с такими капитанами, которые понимали судно, жалели его и экипаж, но таких капитанов было мало, к сожалению…

В рулевую рубку практически заползали!

Безумству храбрых поём мы песню!

У моряков было незыблемое правило - в шторм, непогоду рассказывать всевозможные истории из своей жизни, которые невозможно придумать. Хлопнув дверью, в рубку вошёл высокий, крепкий на вид мужчина, с небольшой рыжеватой «норвежской» бородкой на удлинённом лице и твидовой кепке на прямых, таких же рыжеватых волосах, с трубкой в зубах. От него потянуло запахом хорошего трубочного табака.

Владимир Петрович, напряжённо вглядываясь в лобовое стекло рубки произнёс:

- А вот у меня был случай, когда я работал на теплоходе «Антон Чехов», старшим помощником капитана. Теплоход ходил в Америку, и капитаном на нём была Анна Щетинина. В первом порту захода в Сан-Франциско экипажу не дали разрешения схода на берег, разрешили только капитану, старшему помощнику капитана, старшему механику и начальнику радиостанции, так как отдел кадров советского пароходства не успел подать судовую роль за 21 сутки до захода.

Так Анна Ивановна Щетинина отказалась сходить на берег в знак солидарности с экипажем! На судно пришло очень много журналистов, ходили по всему судну, каютам, чуть ли не в кастрюли заглядывали… Восхищались всем, лопали с удовольствием конфеты, шоколад, бутерброды с нашим сливочным маслом и колбасой, пили водку, но ложку дёгтя всё - таки добавили в «бочку мёда».

Написали в газетах, что как же беден Советский Союз кадрами, если такую старую женщину заставили командовать таким сложным теплоходом! Потом мы пошли в Канаду, порт Ванкувер, и там часть пути надо проходить по реке с канадским лоцманом. На борт по штормтрапу поднялся старый, крупный мужчина с седой гривой волос и когда увидел Анну Ивановну, то чуть в обморок не упал…Оказывается, он знал её ещё с войны, когда она получала в Америке пароход «Жан Жорес», а он был тогда стажёром лоцмана и даже пытался ухаживать за ней! Так вот представьте себе эту встречу через столько лет! Они проговорили всю ночь…

В Канаде Анна Ивановна решила съездить на рыбалку на судовом мотоботе. Ну, мы и поехали - она, я, моторист и четвёртый помощник капитана. Только начали ловить рыбу, как Анна Ивановна неудачно забросила спиннинг и поймала себя за большой палец руки. Крючок пробил насквозь мякоть большого пальца, и пришлось нам возвращаться на судно, потому, что на мотоботе не решились пассатижами откусывать крючок, да и кусачек не было. Вот так неудачно порыбачили! После этого рейса Анна Ивановна в море больше не ходила, может виной этого были американцы, кто знает…

А. И. Щетинина

Анна Ивановна преподавала в Ленинградском Высшем Инженерном Мореходном училище и была доцентом кафедры «Морское дело». Преподаватели училища в свои отпуска ходили в рейсы, в штате судна, в зависимости от времени отдыха, заодно морские навыки не забывали и немного прирабатывали.

В одном из этих рейсов Анна Ивановна Щетинина «воспитывала» двух курсантов-практикантов. С одним из них я встречался по работе на одном из судов, когда тот уже был старпомом. Так он мне сказал, что за месячный рейс он почерпнул столько опыта от такого капитана, что потом было легко и просто учиться на последнем курсе училища, да и английский язык в совершенстве выучил, т. к. она говорила с ними только на английском языке! Вот это была женщина, капитанша!

После этой истории, рассказанной капитаном, подошла и моя очередь.

- Несколько лет назад мне пришлось работать на лесовозе «Березиналес».

Дело в том, что я там работал в качестве первого помощника капитана, т. к. мне пришлось уйти с должности старшего механика из-за здоровья.
При прохождении очередной медкомиссии у меня обнаружили признаки язвы желудка и запретили работать в машинном отделении.

Лесовоз "Березиналес"

Временно предложили поработать помполитом - я был коммунистом, и меня послали на это судно для укрепления партячейки. Там было всего три коммуниста, а это уже настоящая партячейка, как в компании из трёх человек при распитии бутылки! Таковы были правила, что парторганизация в трудовом коллективе должна быть не менее трёх человек!

Работали в северных широтах и ночью попали в жесточайший шторм! Волной смыло несколько воздушных вентиляционных раструбов, и в машину стала поступать ледяная вода. Не забывая, что я механик, ринулся на помощь своим коллегам! Так вот, мои соратники по партии, оба коммуниста, в полном смысле этого слова обделались и сквозанули из машинного отделения на палубу! А в это время другие мотористы и механики, которых частенько прорабатывали на различных собраниях за некоторое пристрастие к алкогольным напиткам, молча начали готовить заглушки и глушить вентиляционные трубы, обливаясь ледяной водой и сопровождая свою героическую работу отборным русским матом!

А делать надо было быстро! Вот так проверяются люди на «вшивость», в чём я сам убедился! Причём, один из коммунистов в обыденной жизни был суперактивным - он и член парткома, и член парткомиссий, и какой-то делегат съездов!

А тут вместе с девчатами сидит в полном ступоре и ни в какую не хочет спускаться в машинное отделение, хотя по специальности был электриком.
Когда судно шло через проливы без лоцмана, то капитан только его ставил на руль, потому, что платили валюту, а вот в аварийных условиях оказался трусом. Другой был токарем и тоже сразу испугался, но потом всё - таки переборол страх, спустился в токарку и готовил с мотористами заглушки для труб.

С нами в рейсе была буфетчица, татарочка Роза. Так она, как наседка-курица, собрала девочек: повара, пекаря, двух уборщиц и провела с ними беседу, как вести себя дальше, если случится беда и затопление судна…

Вот такие есть человеческие качества и поступки!

По возвращению судна в порт рассказал в парткоме пароходства одному из секретарей, как проявили себя коммунисты моей партячейки.
На, что получил ответ: «Ну не все же должны быть молодогвардейцами!» После этого рейса я стал добиваться возвращения в механики и снова стал работать на других лесовозах «Кондопоге», «Старом большевике» и других.

Капитану его внешнее спокойствие стоило огромных душевных усилий. Но он был настоящим моряком в любых условиях, даже гибельных, умеющим владеть собой в серьёзные минуты. В душе у этого самолюбивого, отважного человека была мучительная тревога, и всё его существо было в том нервном напряжении, которое при частых повторениях нередко преждевременно старит моряков и в нестарые ещё годы делает их седыми.

Штормы редко доставляют нам приятные ощущения - если не считать некоторого возбуждения в начале шторма и радости после его окончания. Среди бушующих волн капитан увидел маленькую чёрную точку, которая оказалась яхтой, беспомощно болтавшейся среди этого ада! Вид у неё был потрёпанный, на корме болтался видавший виды польский флаг, и не было ни малейших признаков жизни на этой утлой посудине. Из-за пены, брызг и водной пыли трудно было различить, где воздух, где вода!

Мне всегда были непонятны причины, заставляющие людей оставаться наедине со стихией, особенно в бушующем море! Они привносят элемент риска, который отличает развлечение от спорта. Но этот риск для них - и хлеб насущный, и способ самовыражения. Я никому бы не пожелал находиться в каюте маленькой яхты в шторм!

Наедине со стихией

Конечно, в каюте страшновато, ибо в жестокий шторм неизменно возникают мрачные предчувствия. Яхта обладала удивительной остойчивостью и ни одна волна не обрушилась на неё. Судёнышко поднималось вверх и глиссировало на каждой обрушившейся пенящейся пирамиде, подходящей с кормы, потом она поднималась по склону и вновь скользила со следующей волны. Ветер начал терять силу, хотя всё ещё шла большая волна, но шторм уже немного ослаб, волны удлинились.

Шум стоял над акваторией, не ослабевая, гудел и звенел в мачтовом такелаже. На палубе яхты показался мокрый, в резиновой спецодежде человек, который приветствовал нас поднятой рукой. Сквозь адский шум, в мегафон капитан спросил его:

- Как настроение? Какая нужна помощь? Вода, продукты?

Человек отрицательно покачал головой, подтверждая, что у него всё нормально, но показал на уши. Мы поняли, что у него не в порядке связь, но в такой обстановке помочь ему ничем не могли!

Всем своим видом он показывал нам, что не пал духом, полон оптимизма и надеется на благоприятный исход своего путешествия! Мы понимали, что это очень сильный и отважный человек, но его путешествие иронически считали неразумным и сомнительным, с точки зрения окончательного результата!

Безумству храбрых поём мы песню!

Море штилело в скупых лучах закатного солнца. Громадное выпуклое солнце багрово плавилось, погружаясь в пучину. Лёгкие пушистые облака, подсвеченные снизу солнцем, раскалено светились. И лишь чайки белоснежными хлопьями оживляли безмолвный простор моря.

Плавно кренясь, «Надежда» шла навстречу вспыхнувшему в последний раз солнечному диску. Небольшой ветерок растрепал чёрный шлейф дыма, свистнул в антенне и, окрепнув, перешёл в попутный, хлопал брезентовыми чехлами шлюпок. Он свирепо срывал призрачно светившиеся в темноте гребни волн, расстилая их пенными покрывалами по взъерошенному солёному простору. Бискайский залив приходил в себя, доказывая, как прекрасен этот водный пейзаж, и лишь начавшаяся появляться мёртвая зыбь неслась нескончаемой чередой волн…

Анатолий Акулов

Комментарии

1Вадим Малошенко24.01.2017 20:48
Толя, здравствуй! Твои рассказ, мне очень понравился. Наверное мы все, кто отдал свои молодые годы после мореходки ратному морскому труду, сталкивались с коварной стихией не только в Бискайском заливе, но и Баренцевом море, Индийском океане, Атлантике и многих других морях. Неоднократно в таких ситуациях днищевые кингстоны хватали воздух, гребной винт оголился и двигатель пытался идти в разнос, но мы (машинная команда) помогали сердцу корабля без стресса продолжать работать, а штурманский состав уверенно вел судно к заданной цели. Это были морские будни, они закалили нас и мы всегда будем с гордостью вспоминать о наших годах фактически прожитых в море в составе экипажей различных судов нашего крупнейшего в мире морского флота. Спасибо тебе, Толя, за твой яркий рассказ. Твой однокашник, бывший старший механик крупнотоннажных судов Вадим Малошенко.
Ответить
2Анатолий Акулов24.01.2017 21:45
Привет, Вадик! Спасибо за комментарий, всегда с удовольствием читаю оценки своих рассказов - чётко, грамотно, душевно и профессионально! Надеюсь, что этот мой гимн морской стихии затронет струны души и других читателей и не оставит их равнодушными к воспеванию моря! Здоровья тебе и самые лучшие пожелания!
Ответить
3***25.01.2017 21:23
Ваш рассказ подобен крику души.Как у Высоцкого.Я теперь в дураках - не уйти мне с земли -Мне поставила суша капканы:Не заметивши сходней, на берег сошли -И навечно - мои капитаны.И теперь в моих песнях сплошные нули, В них всё больше прорехи и раны:Из своих кителей капитанских ушли, Как из кожи, мои капитаны.Мне теперь не выйти в мореИ не встретить их в порту.Ах, мой вечный санаторий -Как оскомина во рту!Капитаны мне скажут: "Давай не скули!"Ну, а я не скулю - волком вою:Вы ж не просто с собой мои песни везли -Вы везли мою душу с собою.Вас встречали в порту толпы верных друзей, И я с вами делил ваши лавры, -Мне казалось, я тоже сходил с кораблейВ эти Токио, Гамбурги, Гавры.Вам теперь не выйти в море, Мне не встретить их в порту.Ах, мой вечный санаторий -Как оскомина во рту!Я надеюсь, что море сильней площадейИ прочнее домов из бетона, Море - лучший колдун, чем земной чародей, -И я встречу вас из Лиссабона.Я механиков вижу во сне, шкиперов -Вижу я, что не бесятся с жира, -Капитаны по сходням идут с танкеров, С сухогрузов, да и с "пассажиров".Нет, я снова выйду в мореИли встречу их в порту, -К чёрту вечный санаторийИ оскомину во рту!
Ответить
4Сергей26.01.2017 10:55
Очень напоминает "Если бы не было берега". Много выражений повторяются. Создается неприятное впечатление уже прочитанного. Успехов в творчестве.
Ответить
5Анатолий Акулов26.01.2017 13:00
Да о море писать по-новому не всегда получается! Я не сожалею о том, что прочувствованное и прожитое мною в определённое время остаётся надолго в моей памяти, главное - это моё видение моря, ветра, бури, волн, как я это видел, чувствовал, переживал. И я готов писать об этих переживаниях в своих воспоминаниях бесконечно, у меня нет неприятных впечатлений от выражения своих эмоций и восхищения морской стихией - она вечна и неповторима! Кстати, рассказ ведь не только о море, там упомянуты и моряки, капитаны, механики - они Главные действующие лица в рассказе и им МЫ ПОЁМ ПЕСНЮ! Хотелось бы, чтобы читатели отметили, что за безумством храбрых стоит огромный морской опыт, выдержка, умение справиться с трудностями в штормах, верность морской дружбе, взаимовыручке и уверенности, что моряки справятся с любыми трудностями! Я работал с такими людьми и всегда их пример будет перед моими глазами! А морские картинки, обрамляющие этот рассказ пусть не вызывают раздражения, по-другому написать не получилось, да и не очень хотелось! Спасибо за пожелания и Вам тоже здоровья и избавления от неприятных впечатлений при прочтении моих произведений!
Ответить

Добавить комментарий

95522 69459 23575